Книга Хозяйка книжной лавки на площади Трав  - Эрик де Кермель

Я не впускаю в дом плохие новости; я не твержу на все лады Элизе о риске заболеть раком груди, Гийому – об опасности рискованного поведения и обоим о проблеме молодежного алкоголизма. Я знаю, что их информируют обо всем этом, и даже слишком много информируют; знаю, что социальные сети – главные разносчики плохих новостей со всего мира, но редко приносят хорошие новости.

Перед их глазами за несколько часов проходят отец, оплакивающий всю свою семью, которая погибла в волнах цунами; ребенок без рук, с закатившимися глазами – жертва артиллерийского обстрела в Сирии; сомалийские беженцы, лодка которых перевернулась в открытом море возле Лампедузы…

Иногда мне становится страшно. Я понимаю тех, кто решает бросить все и уехать в глубь Канады, в африканскую саванну или на один из Маркизских островов.

Я думаю, что матери более чувствительны ко всему этому, чем отцы.

У отцов еще сохранилась генетическая память охотников и собирателей, готовых переходить с места на место, чтобы сражаться и добывать еду для своих семей. Мы, женщины, рожаем детей, видим первый взгляд новорожденного ребенка, ошеломленного после первого вздоха, и боимся, что будем должны при своей жизни увидеть его последний вздох.

Сможет ли Элиза, глядя на своего младенца, сказать ему: «Добро пожаловать, мой милый; будь уверен: жизнь прекрасна и с нетерпением ждет тебя!»?

Я бы хотела, чтобы это было так. И я делаю все, чтобы это было так.

Я пытаюсь дать им понять, что можно быть счастливым в собственной жизни, строить планы и процветать рядом с теми, кого любишь, не чувствуя себя виноватым в том, что другим живется хуже. От счастья счастливых положение тех, кто страдает, не становится хуже. Однако я считаю, что человеку важно жить с сознанием того, что его радости – это везение, что перед нами открыто много возможностей, а для других есть лишь один путь. Этим путем они должны идти. Иногда они идут босиком, с очень слабой надеждой выжить под тяжестью болезней, голода или войн, которые стали повседневностью в их странах.

Однако я знаю, что выражение «прийти в мир» еще никогда не было настолько уместным. Наши дети принадлежат миру! Мир проходит перед ними на их экранах. Программа «Эразмус» помогает им учиться за рубежом, то есть предлагает пересекать границы. Их друзья – китайцы, американцы или шведы. Может быть, именно благодаря этому у Земли остается надежда на то, что молодежь всего мира даст толчок восстанию совести, восстанию, которое будет вызвано желанием жить, а не выживать.

Мать Тарика, конечно, смотрела на своего сына с любовью и нежностью.

Когда он потерял себя? Или это она потеряла его? А может быть, она умерла до срока и оставила на произвол судьбы сына-сироту, готового подорваться на мине в джипе на севере провинции Кандагар, в Афганистане.

Тарик – французский солдат из Иностранного легиона.

А легион отличается от всех остальных армейских частей тем, что в него набирают людей, которые при вступлении оставляют свое прошлое перед дверью казармы.

Тарик служит в инженерном полку, который расквартирован в Лодене; оттуда до Юзеса около двадцати километров.

Ничто не предопределяло мою встречу с Тариком, кроме, может быть, книжной лавки, которая способна привести куда угодно, даже к постели раненого солдата.

Камилла, заведующая реабилитационным центром в Юзесе, пришла ко мне и сказала:

– Натали, я пришла попросить тебя об особом одолжении. К нам только что поступил молодой легионер, ему нет двадцати пяти лет. Его прислали из парижского госпиталя Валь-де-Грас. Он вернулся из Афганистана; там его джип подорвался на мине. Два товарища погибли, а у него пострадали глаза. Неизвестно, будет ли он видеть. Ему только что сделали первую операцию, а через два месяца планируют вторую. Особенность Тарика в том, что он ни на что не реагирует. Он не отвечает, когда с ним говорят; кажется, он не чувствует, когда к нему прикасаются. Со времени того несчастного случая он не произнес ни слова. Врачи провели все необходимые неврологические анализы и уверены, что у него не повреждены ни мозг, ни нервы.

– То, что ты рассказала, ужасно, но при чем тут я?

– Мы подумали о тебе из-за книг.

– А, вот оно что… но ты ведь, кажется, сказала, что он слепой?

– Да, но женщина-психолог, которая его лечит, хочет, чтобы мы не переставали обращаться к нему, чтобы поступали так, как будто он все слышит и все понимает. Просто наши слова – из повседневной жизни, а она считает, что надо суметь увести Тарика в другой мир. Возможно, наш мир его слишком пугает, и он больше не хочет возвращаться сюда; но он мог бы согласиться войти в другой, воображаемый мир. Мы хотели бы узнать, не можешь ли ты выбрать книги для Тарика и читать для него. Мы будем тебя сменять, насколько это возможно, но у нас мало сотрудников. Ты понимаешь?

Я не знала, что ответить. В мой защищенный мир, в маленький город, живущий вне времени, в эту жизнь, где все выглядит так гармонично, ворвался Афганистан из 20-часового выпуска новостей. Мне показалось, что посреди моей книжной лавки поставили носилки с окровавленным солдатом.

– Я не знаю, Камилла, в самом деле не знаю. То, о чем ты меня просишь, не пустяк. У Тарика нет семьи?

– Может быть, и есть, в Хорватии. Но ты ведь знаешь: раз человек служит в Иностранном легионе, значит, порвал все связи с родней.

– Я подумаю и поговорю с Натаном.

Для разговора на деликатную тему советуют выбирать подходящие место и время…

Я дождалась выходных и заговорила с Натаном, когда мы завтракали в воскресенье.

Рассказала ему обо всей этой истории и о просьбе.

– Не знаю, способна ли я на это. Хватит ли у меня сил. Он ровесник Гийома!

– Но он не Гийом… Какая гадость армия!

Натан самый большой антимилитарист на свете. Он служил в армии в то время, когда военная служба еще была обязательной, и считает этот армейский год худшим в своей жизни. Для него было невыносимо, что он обязан подчиняться младшим командирам, которые, имея почти нулевой интеллект, пользовались служебным положением, чтобы унижать интеллектуалов, попавших в тиски армии.

– Речь идет не об этом. Ты сам аплодировал, когда Кушнер[13] придумал право на вмешательство для помощи людям, угнетенным в их странах. Значит, нужны солдаты для выполнения этой задачи.

– Да, но Афганистан – другое дело! В этой войне нам делать нечего!

– Послушай, Натан, давай прекратим этот спор. Я просто хотела рассказать тебе об этом. Я не знаю, что ответить. Но теперь, когда я знаю, что этот мальчик здесь, за несколько улиц от нас… Он врывается в мою жизнь, и я считаю, что не могу укрыться за нашими красивыми льняными занавесками и ничего не сделать!